Директор Вятского палеомузея Алексей Торопов: «Оценить культуру цифрами сложно»

Особенности «ремесла»

– Алексей Леонидович, прежде чем стать директором вы прошли путь от рядового работника, выезжаю­щего на раскопки. На ваш взгляд, во главе узкопрофильного учреждения должен стоять тот, кто знает от и до внутреннюю работу, или это необя­зательно?

– Необязательно. На руководящую долж­ность можно поставить хорошего управлен­ца, экономиста, далекого от внутренней, профильной работы учреждения. Но он не должен сидеть в кабинете: чтобы грамотно руководить, ему придется вникать во все тонкости. В случае с палеонтологическим музеем это вопросы организации выездов в труднодоступные места нахождения остатков древних животных и растений, организация транспортировки многокилограммовой за­гипсованной находки в лабораторию, участие в конференциях, экспедициях в другие регионы. Когда ты сам все это испытал, то представляешь, что испытывают твои со­трудники в определенных ситуациях, и стараешься сразу проработать эти моменты.

–  Проходили ли курсы повышения квалификации, бизнес-школы по управлению музеем? Или все тон­кости руководства познавались на опыте?

– Когда директором музея был Альберт Юрьевич Хлюпин, он передавал мне свой опыт, учил особенностям «ремесла» на случай его командировок. Поэтому изначально всё познавалось на его учениях и собственном опыте. Уже после назначения на должность я отучился в магистратуре по специаль­ности «Государственное и муниципальное управление». Получил диплом управленца.

–  Помогло в работе?

– Учеба дала понимание общей структуры работы госорганизации, но не дала прак­тического знания по управлению именно государственным учреждением культуры. Открытые семинары, мероприятия, обуча­ющие сессии в большей степени рассчитаны на бизнес-сообщество. А сейчас специфика работы в государственном учреждении на­столько далека от принципов ведения част­ного бизнеса, что знания окажутся нереле­вантны запросу. Потому планирую пройти курсы повышения квалификации именно по управлению культурным учреждением.

–  Какие управленческие решения пла­нируете принять в ближайшее вре­мя?

– Готовлюсь к увеличению кадрового со­става – минимум на шесть человек: предпо­ложительно, заместителя директора, эконо­миста, закупщика, специалиста по связям с общественностью, хранителя и смотрителя музейных фондов в Котельниче. Это необхо­димо для оптимизации собственной работы, чтобы снять с себя ряд задач. Например, по­ручить заместителю вопросы безопасности учреждения, охраны труда, ведения анти­коррупционной работы, закупок и так далее. На данный момент эти вопросы занимают время, которое надо бы посвятить основной деятельности – стратегическому развитию Вятского палеонтологического музея.

–  В чем еще заключается ваша работа?

– Отвечу историей. Однажды я в фирмен­ной футболке зашел в экспозиционный зал, куда пришла посетительница. Увидев меня, стала стандартно расспрашивать о под­линности экспонатов. Кратко ответил на все вопросы. После чего женщина, посмо­трев на меня, спросила: «Вы смотрителем работаете?» Ответил: «Да, я здесь за всем присматриваю». Поэтому, чтобы не углу­бляться в должностные инструкции, задача руководителя заключается в том, чтобы все направления деятельности развивались.

В чём измерять эффективность?

–  Какие есть метрики для оценки эф­фективности работы государствен­ного музея?

– Как и другим областным музеям, палеонтологическому выделяют субсидию для осуществления деятельности и дают госу­дарственное задание. Мы должны достичь ряд показателей: финансовое обеспечение, количество туристов в стационарном музее и на временных выставках, количество новых предметов, которыми пополнились фондовые коллекции, число открываемых выставок и другие чуть менее значимые метрики.

–  Вятский палеонтологический музей на сегодня эффективен?

– Стараемся выполнять планы плюс-минус на 100%. Практика показывает, что суще­ственное перевыполнение планов свиде­тельствует о неграмотном планировании. Да, бывают и просадки по показателям. Но они, во-первых, редкие, во-вторых, я уже представляю, какие шаги нужно предпри­нять, чтобы показатель был выполнен.

–  А по внутреннему ощущению?

– Оценить культуру цифрами очень сложно. Например, в музей привели группу школь­ников: они пронеслись по залам, не обращая внимания на экскурсовода, разговаривая о своем, слушая музыку, смотря в телефон. Можно ли такое посещение назвать эффек­тивным? Скорее нет. А когда на эту же вы­ставку пришла семья, которая приехала в Киров специально из другого региона, чтобы посетить в том числе и палеонтологический музей, внимательно слушала, задавала во­просы? Взаимодействие получилось более качественным и значимым.

Особенность и сложность культуры в том, что результат нашей работы со школьника­ми, студентами виден не сразу. Посещения музеев, театров, выставочных залов форми­рует здоровую личность с определенными морально-этическими ценностями, здравыми жизненными ориентирами. Эффект от нас, учреждений культуры, мы увидим только через 10-15 лет. А сейчас у нас есть условные цифры. Знаем, к примеру, что в Ночь музеев к нам пришло 3500 человек.

Фото: Елена Тигрина.

Музей и деньги

–  Бытует мнение, что учреждения культуры – совершенно неприбыль­ная история.

– Мне импонирует позиция, что учрежде­ния культуры и музеи – это вообще не про зарабатывание. Их задачи, в первую очередь, собирать и сохранять культурные ценности, во вторую – быть туристическим объектом и привлекать в город гостей. Зарабатывать будут отели, магазины, сувенирные лавки, малый и средний бизнес. Поэтому все госу­дарственные музеи убыточны.

–  Выходит, музей – это не бизнес?

– Бизнес зарабатывает деньги. Музей вос­питывает людей и сохраняет культуру.

В случае с частными музеями два вариан­та. Либо у человека есть собственное пред­приятие, а сбор экспонатов, формирование экспозиций и выставочная деятельность являются хобби и отдушиной. Либо это ком­мерческий проект, направленный на привле­чение посетителей, но под универсальной маркировкой «музей».

–  Частные музеи для вас конкуренты?

– Если смотреть с точки зрения тематики и содержания, то нет. Наши посетители, люди, которым интересна естественная наука, в меньшей степени тяготеют, например, к живописи, скульптуре. Поэтому не пойдут в художественный музей. И наоборот, лю­дям, которым интересно искусство, вряд ли придут к нам.

Вопрос надо рассматривать шире: это конкуренция за свободное время человека. Если ему без разницы, что посещать, то и художественный музей, и музей шоколада, и кинотеатр, и стриминговая платформа – наши конкуренты.

Без объединения и дробления

–  Некогда ходили слухи, что палео­музей станет частью областного краеведческого музея. Сейчас вы от­дельная самостоятельная единица. Разговоров о слиянии нет?

– В Кирове всего четыре областных музея: краеведческий, художественный, палеонто­логический и музей космонавтики.

Вопрос о слиянии поднимался, но ис­ключительно из соображений экономии средств. При реорганизации музей стал бы палеонтологическим отделом при кра­еведческом музее, был бы упразднен ад­министративно-управленческий аппа­рат. Но, когда были подсчитаны цифры, то выгода не превышала 300-400 тысяч рублей. Экономического эффекта не слу­чилось бы, а область потеряла бы узнава­емый, автономный бренд в лице Вятского палеонтологического музея.

Если бы мы стали структурной единицей более крупного (пусть и старинного) музея, то потеряли бы часть свободы в организа­ции экспедиционных выездов, посещения конференций, развития экспозиций и ве­дения научной работы. На сегодняшний день, уверен, объединение нашего музея с кем бы то ни было не оправдано. И такого не будет. По крайней мере с 2016-2018 годов нет даже предпосылок.

–  Чем отличается Котельничский палеонтологический музей?

– Несмотря на то, что Котельничский па­леонтологический музей появился гораздо раньше (в 1994-ом), он является нашим структурным подразделением. Мы единый организм. Одна из задач палеомузея – рас­сказать, как шло развитие животного мира на нашей планете. Это мы можем проиллю­стрировать фундаментальными палеонтоло­гическими находками со всего мира. С этой точки зрения около 50-60% экспозиций двух музеев совпадают. Котельничский отдел обладает небольшим, но отдельным выста­вочным залом, где регулярно открываются временные выставки.

–  Стоит ли открывать в других районах палеонтологические отделы и филиалы? Например, в Лебяжье, где нашли останки мамонта?

– Я не сторонник создания филиалов...хотя всерьез не задумывался над этим вопросом. Какой смысл открывать еще один филиал, если и в Кирове, и в Котельниче музей на­ходится в арендованных помещениях?

475 вместо 2000

–  Чуть больше года назад палеонтоло­гам передали на праве оперативного управления историческое здание в центре города – бывший роддом №1. Про переезд, как понимаю, говорить еще очень рано?

– Все верно. На восстановление историче­ского здания необходимы огромные средства. Только на проектно-сметную документацию около 15-17 млн рублей по ценам 2023 года. У области таких средств нет.

Поэтому единственно оптимальный ва­риант – сдача здания в аренду с условием восстановления объекта и дальнейшей его эксплуатации в течение 25 лет, чтобы «отбить» вложенные средства. В это время палеонтологический музей продолжает работать в стенах кукольного музея. Когда срок договора аренды закончится, здание полностью перейдет в наше пользование.

В 2023 году мы передали здание в аренду тульской компании, специализирующейся на реставрационных работах. Они уже полу­чили разрешение на проведение исследова­тельских работ. Других механизмов, кото­рые позволили бы и восстановить здание, и открыть для музея перспективы, пока нет.

– О чем болит душа директора палео­музея?

– О расширении музея! Нам катастрофи­чески не хватает помещений.

Во-первых, помещения нужны для хра­нения фондов – еще чуть-чуть и будут на­рушаться условия хранения имеющихся экспонатов. «Выселять» фонды в отдельное помещение не получится, так как для них нужны особые условия транспортировки, размещения и содержания.

Во-вторых, с точки зрения образовательной миссии мы предоставляем информацию не в полном объеме. Палеонтология рассказывает о полном цикле развития животного мира. А мы из-за нехватки площадей остановились на вымирании динозавров...и целая эпоха – 65 миллионов лет жизни до появления че­ловека – абсолютно не показана. Также нет отдельного помещения и для временных выставок. Вы не представляете, какие из­умительные выставки палеонтологической тематики можно привезти в Киров. У нас есть предварительные договоренности с колле­гами из Ульяновска, из Санкт-Петербурга, из Москвы – Дарвиновского музея.

В-третьих, современному человеку для посещения музея недостаточно просто ин­тересной экспозиции, ему нужны темати­ческие площадки, сувенирные магазины, атмосферные кафе или комнаты для детей.

Не будем загадывать, но в ближайшие три-пять лет, надеюсь, вопрос о дополнительных площадях для музея начнет решаться.

–  Можно найти решение другим спо­собом? Например, организовать со­вместную выставку с другим музеем, чьи площади позволяют?

– Здесь встает вопрос амбиций, в том числе. Я с уважением отношусь ко всем коллегам, но крутой тематический проект хочется реализовать на своей площадке.

–  Есть в Кирове такие объекты, куда вы могли бы переехать?

– Если мечтать и планировать глобально, то наша цель – в том, чтобы в Кирове появился полноценный, масштабный палеонтологиче­ский центр, где была бы и постоянная экспо­зиция, и современные временные выставки, и фонды, места для работы с посетителями, помещения для мастер-классов, кружков. Потребность – в развитии и популяризации этого направления. Для того, чтобы такой центр появился, нужно около 2000 квадрат­ных метров. Сейчас палеонтологический музей размещен на 475 квадратах. Если мы переедем в помещение чуть большее по площади, то затраты будут высокие, а эффект незначительный.

Мне нравится практика, когда не музей пытаются впихнуть в существующее зда­ние, а под него строят отдельный объект. Например, при строительстве московского палеонтологического института обсуждал­ся вопрос создания такого архитектурного облика и планировки, чтобы в здании мог разместиться только этот институт и никто больше. Такой подход избавляет от риска выселения. В Кирове подобную практику применили для создания Детского косми­ческого центра.

Фото: Валентин Попов. 

О профессионально-личном

–  У вас есть профдеформация?

– Не столько профдеформация палеонто­лога, сколько директора – въелся ген бюд­жетника. Я не представляю, как, например, в коммерческой организации можно опера­тивно организовать поставку товара. Коммер­санты находят подрядчика, выписывают счет, оформляют заявку – всё. В моем понимании надо собрать коммерческие предложения, запланировать объем расходов, внести в план финансовой деятельности, запустить процедуру торгов. Сейчас, в марте, мы уже готовим смету крупных мероприятий и вы­ставок на следующий год.

–  По чему больше всего вы скучаете как научный сотрудник и как чело­век, который регулярно выезжал на раскопки?

– Наверное, по беззаботным полупро­фессиональным диалогам после рабочего дня у костра. Только в такой неформальной атмосфере можно откровенно поговорить с коллегами, получить честный взгляд со стороны.

–  Что раздражает вас как директора?

– Слабый тайм-менеджмент на всех уров­нях: неумение планировать и, как следствие, несвоевременные действия. То, что люди не готовы брать на себя ответственность за принятые решения. И, с моей точки зрения, в ряде случаев необоснованно раздутый до­кументооборот.

–  Что нравится в работе директора?

– Возможность реализовывать в первую очередь те проекты, которые мне больше всего интересны.

–  Возникали ли мысли сменить про­фессию?

– Да. (Смеётся). В государственном учреж­дении масса возможностей, которые позво­ляют реализоваться, достичь каких-то высот. Но вместе с тем здесь много и ограничений. В течение этих десяти лет часто думал, могу ли я открыть свое дело или, предположим, стать ведущим на радио или телевидении, учителем биологии – я по основному обра­зованию учитель биологии... Мне кажется, думать о том, чем бы ты мог еще заняться в этой жизни, – это нормально. Это хотя бы мысли о выходе из зоны комфорта.

Но пока я остаюсь на этом месте. И каждое утро иду не на работу, а заниматься разви­тием музея.